Опубликовано в Снежное наваждение
Сколько еще биваков до Базового лагеря? Вот уже 12 дней, как мы движемся к Макалу. Я планировал 5 дней от Седоа, но, учитывая снег, отказ носильщиков, я уже не строю никаких иллюзий и знаю, что мы выйдем далеко за намеченные сроки.
Сегодняшний участок по направлению к гребню также не способен развеять пессимистические мысли, несмотря на возвращение хорошей погоды. Глубокий, до середины бедра, снег (к счастью, в последние дни сагибы проложили трассу), тяжелый подъем с перепадом высот в 1500 м, наконец, сам гребень, по которому мы будем идти вплоть до виднеющегося вдали перевала Барун. Вчера на маленьком понижении гребня был разбит лагерь, оборудование которого мы сейчас заканчиваем; все грузы прибыли и выложены на снег. Глубина его не менее двух метров, может быть, даже три; оценить нетрудно, так как из-под плотного снежного одеяла выглядывают лишь верхушки гигантских рододендронов. Снег, снег, снег… какое наваждение!
Мы все надели горную одежду. На 3100 м ночи холодные, ртуть опускается ниже нуля. Наши носильщики, почти раздетые, стучат зубами. Ожидая рассвета, они усаживаются на свои тюки, чтобы как-то изолироваться от снега, жмутся изо всех сил друг к другу, покрываются сверху брезентовыми чехлами. Время от времени я хожу их проведать. Поднимаю угол брезента— тела переплетены невероятным образом, неописуемый узел ног и рук. Меня встречают громким смехом. Кашель, хрипение—необыкновенный концерт.
Большинство членов экспедиции больны. Появились заболевания горла. Порошки, пилюли от кашля, от насморка… Доктора Маршаля рвут на части. Со времени нашего выхода из Тумлингтара он истратил колоссальное количество медикаментов на лечение местного населения и теперь отпускает их с великой скаредностью. Нужно сохранить минимум, необходимый для долгих недель борьбы с Ребром. А между тем запас еще порядочный— около дюжины походных аптечек.
Во всех разнообразных экспедициях, в которых я принимал участие, меня всегда поражало количество груза, предназначенного для врача. На каждый мой вопрос следовал неизменно один и тот же ответ: «Дело мастера боится. Это не твоя епархия. Все, что здесь есть, может пригодиться». Фактически, конечно, все могло пригодиться. Во время экспедиции 1955 г. доктор Ляпра оперировал шерпа, больного аппендицитом, в Базовом лагере на 4900 м! Не мечтает ли Жан Маршаль побить этот рекорд?
Час за часом, день за днем продолжается движение по гребню между 4000 и 4200 м по направлению к перевалу Барун. Бесконечный снег, в котором сагибы по очереди прокладывают путь. Шаг за шагом, порой руками вытаскивая ногу для очередного шага. Тяжелая изнурительная работа. Носильщики идут по проложенной траншее. Большинство из них сняли свои теннисные’ туфли, подошвы которых скользят по снегу, и предпочитают идти босиком, используя пальцы ног, чтобы надежнее цепляться за снег. Эти люди действительно отличаются невероятной выносливостью к холоду и поразительным мужеством.
Этапы короткие, так как носильщики, сняв грузы, должны возвращаться за следующими. Монотонная череда лагерей: Кумба Дара—простые отметки на карте. К счастью, со времени нашего появления на гребне царит хорошая погода. Что станет с нами на этом гребне, открытом всем ветрам, если вдруг началась бы буря? Оставшиеся носильщики тоже удрали бы, сорвав окончательно экспедицию.
И вот как раз происходит инцидент, которого я опасался уже несколько дней до такой степени, что в последнюю, ночь не сомкнул глаз. Не снег тому причиной, а некоторый недостаток координации, виной чему наши шерпы. Нгати, второй сирдар, решил установить лагерь в удобном месте, у подножия последних склонов, ведущих к перевалу. Довольно логичное решение, так как до этого места не так уж далеко. Однако носильщики (усталость, плохое настроение, чрезмерная суровость Нгати или какая-либо другая причина, которую я никогда не узнаю), не хотят об этом и слышать. Они снимают свои тюки, далеко не дойдя до намеченного места, и возвращаются на бивак. Объяснения, крики, брань—ничто не помогает. Они заявляют, что дальше не пойдут, и требуют немедленного расчета. Понадобились все дипломатические способности офицера связи Тхара, чтобы разрядить атмосферу и всех успокоить. В конце концов все улаживается, однако я должен намотать себе это на ус. В таких исключительных условиях командует не начальник экспедиции, а носильщик, которому тридцатикилограммовый тюк придает вес! Именно он решает, что длина участка достаточна, указывает идеальное место для бивака в зависимости порой от столь простых обстоятельств, как наличие или отсутствие нескольких веточек хвороста, необходимых для приготовления пищи. Нетерпение, вызываемое короткими участками и медленностью продвижения, сейчас не к месту, и даже наиболее горячие члены команды должны с этим примириться. Так, Робер Жакоб, считающий, что выход всегда запаздывает, ругает носильщиков, а в результате лишь увеличивает свое раздражение. Лучше не настаивать. Мы рискуем вызвать забастовку, и я предпочитаю не думать о вероятных в таком случае последствиях.
Начинает сказываться недостаток риса—основного питания носильщиков. Мы потеряли много времени на прокладывание трассы, на хождения взад-вперед из лагеря в лагерь и не перевалили еще через Барун. Поэтому я посылаю за рисом в Седоа десять человек под руководством Наика Септена. Последний должен не только обеспечить доставку драгоценной пищи, ему также дается задание приложить все силы, чтобы завербовать трудоспособных жителей Седоа. В частности, он может сказать, что, начиная с первого лагеря на снегу, нормальная зарплата увеличена значительным бакшишем. Будем надеяться, что этот аргумент подействует на колеблющихся.
Вот уже пять дней как мы движемся по гребню. Окружающий пейзаж грандиозен.
Направо, очень далеко, Канченджанга, Жанну, которыми я снова любуюсь.
Где вы, мои друзья по этому великолепному восхождению? Жан Бувье погиб на вершине Эгюий Верт… Лионель Террэ, сорвавшийся в Веркоре… Я вижу вас снова в лагере VI, на следующий день после победы, в особенности тебя, Лионель, с сияющим лицом. Это была твоя экспедиция, твоя победа.
Слева, заслоняя Эверест, над первым планом вершин, близких к 7000 м, возникает Макалу. Виден весь выход с Ребра. Характеристика единодушная—«Жуть!»
Позади нас в далекой голубой дымке угадывается индийская равнина. Гребень, по которому мы идем, очень узкий. Если левый склон довольно спокойный, то правый падает отвесно к руслу Казува Кхола, протекающей тремя тысячами метров ниже. Падение на этом склоне привело бы к однозначному результату. Я невольно думаю о носильщиках. Они ловки, конечно, но порой, в некоторых сомнительных местах, груз нарушает равновесие…
За нашим караваном следует несколько коз, видимо удивляющихся, что очутились в таком несуразном месте. Они наводят ужас своей худобой, так как не получали никакой пищи, с тех пор как мы вступили на снег. Боюсь, что царские обеды с козьими бифштексами, которыми мы собирались наслаждаться в Базовом лагере, находятся в опасности. А эти десять королевских орлов, величественно планирующих над нашим караваном, кого они подкарауливают, этих несчастных коз или стаю диких-гусей, крейсирующих где-то на 6000 м высоты?
Некоторые носильщики сдаются. Хватит им этой нескончаемой голгофы. Они получают расчет и уходят. Можно ли их винить? К счастью, остающийся после них «вакуум» заполняют человек пятнадцать, пришедшие из Седоа с ожидаемым рисом, курами и картошкой, радостно встреченной сагибами. Но как растаял наш состав! Сегодня у подножия перевала Барун лишь 154 носильщика. Так что, уходя последними из лагеря, Пари, Мелле и я вынуждены взвалить на себя три «безхозные» ноши. 30 килограммов — чувствительно! Поэтому мы через два час. с удовольствием встречаем двух шерпов, пришедших на помощь.
Наш повар и его помощники, чтобы добраться до земли, необходимой для разведения огня, вырыли в снегу яму. Какая там яма, скорее колодезь глубиной три метра, откуда можно вылезти, лишь вырубив ступени! Суп в этот вечер припахивает дымком. Жалкие сырые ветки, собранные по пути учениками повара, горят с трудом, дают мало жара и огромное количество дыма, заволакивающего яму-кухню. На вкус—это не амброзия, и все корчат гримасы. Да что уж там! Не надо слишком привередничать, будет еще похлеще!
13 марта… да, 13 марта. Эта дата с фотографической резкостью выделяется среди моих неясных воспоминаний, которые мозг, затуманенный, несмотря на аспирин, с трудом старается привести в порядок. Эта дата отмечает день, к которому мы так долго стремились и который так дорого нам достался. В этот день наши грузы пересекают наконец перевал Барун. Два седла с той и другой стороны длинного плато, где дремлют под снегом два замерзших озера.
Именно в этом районе экспедиция 1955 г. обнаружила следы ужасного снежного человека, йети. Я шучу по этому поводу с шерпами и жителями Седоа, задаю вопросы на ломаном языке, помогая себе усиленной жестикуляцией. Может быть, они меня не понимают, но отгадать их мысли невозможно: никакого признака, никакого выражения на лице. Существует ли действительно чудовище? На снегу—никаких следов, если не считать легких отпечатков ног какой-то птицы, по-видимому галки.
Мы покидаем теперь склоны Аруна, переходя к Барун Кхола, вверх по течению которой будем подниматься до питающего ее ледника. Начинается довольно крутой спуск. Один из носильщиков роняет свой груз, который скользит и останавливается значительно ниже тропы. Несчастный спускается и, погружаясь в снег до пояса, с большим трудом тащит его вверх. В конце концов он выползает на четвереньках, волоча ящик за собой. Сколько труда и за какую плату!
Справа от нас громадные кулуары со следами прошедших лавин. Некоторые шириной более двухсот метров. Задерживаться в этих местах не стоит, тем более что кулуары еще полны снега, а солнце уже пригревает. И вновь тревога: ведь носильщикам придется четыре раза проходить этот путь, чтобы перенести все грузы.
Устанавливаем лагерь в лесу рядом с местечком, носящим название Мумбук. Лагерь, как всегда, на снегу, но здесь, среди Деревьев, снег кажется менее враждебным.
Приходят первые носильщики, спешно снимают свои тюки и торопятся нарезать веток для бивака. Нависающие скалы быстро используются как приюты, где группируются члены одной семьи или жители одной деревни. Последние носильщики добираются в темноте. Сегодня этап был исключительно длинен, но никто не ворчал. Все хотели поскорее добраться до леса. После биваков на гребне лес — это уютная гавань, это пляшущий и гудящий огонь, это вновь сносные условия.
Мы проведем в Мумбуке три дня, так как значительная часть нашего багажа еще свалена перед перевалом. Пока Жакоб и Моска спускаются к берегу Баруна, на тысячу метров ниже, чтобы проделать тропу на очень крутых склонах (японцы в прошлом году здесь навешивали перила), носильщики и свободные шерпы поднимаются на перевал для нового «челнока». Снова снег. Первая партия возвращается вскоре после полудня. Носильщики идут как всегда босые, для надежности. Снег падает все сильнее и сильнее.
К 17 часам появляются два новобранца из Седоа, замерзшие, обессилевшие. Один из них — на спине носильщика. Мы направляем бедняг, дрожащих как осиновый лист, на кухню, где непрерывно пылает гигантский костер. Кок потчует их обжигающим чаем. Они довольно быстро приходят в норму (какая невероятная выносливость!) и немедленно уступают место вновь прибывшим. В наступающей темноте, рассекаемой порывами снежных вихрей, приход последних людей кажется кошмаром.
Наконец все пришли, кроме трех шерпов, замыкающих колонну. Ужин в этот вечер оканчивается быстро. В уютной палатке, установленной в стороне, на небольшой возвышенности, мы болтаем с Жоржем Пайо, наслаждаясь теплом пуховых спальных мешков. Говорим о трудностях походов, о незавидной доле носильщиков, плохо защищенных от снега, продолжающего падать большими хлопьями, об опасности неизбежных лавин, обо всем, что нас ожидает наверху, на Ребре… Начинаем философствовать. Какая страсть бросает нас на такие авантюры? Страсть—это любовь, но также и страдание. Любим ли мы страдание?
Снаружи какой-то шум, неясные шаги, заглушенные голоса. Не все, значит, легли? Узнаю голос Пари. Тревога, всегда притаившаяся в моем сознании, заставляет меня подняться. Открываю молнию входа. Пари здесь. Нагнувшись, он сообщает, что пришли наши шерпы. Немного ниже перевала они обнаружили на тропе бесчувственное тело носильщика, без груза, по-видимому, мертвого.
Маршаль и Пари одеваются, хватают аптечку и, сопровождаемые шерпами, уходят в ночь. Может быть, он еще жив? Буря не утихает. Деревья в сплошной пелене усилившегося снегопада кажутся привидениями.
Это новое испытание меня подавляет. С тревогой ожидаю возвращения друзей. Но вот полночь. Они приходят. Носильщик умер. Маршаль объясняет: этот человек не входил в состав экспедиции. Он пришел прямо из Седоа, потратив более трех дней, чтобы догнать караван и наняться. Голодный, плохо одетый, усталый до изнеможения. Буря на перевале его прикончила. Вот новый сюжет для размышлений! Всю ночь не могу сомкнуть глаз. Разве такая драма обычна? Возможно ли в наши дни умирать полуголым в снегу за десять рупий в день? Меньше шести франков… Что мы приносим этим простым людям? Материальные блага? Новые запросы? Жизнь? Смерть?
Наступающий день не кладет конец моим вопросам и моим заботам. Нет, я за это не отвечаю. Он не принадлежал.к нашему каравану, и во всяком случае в экспедиции только сагибы и шерпы застрахованы. Может быть, мы можем для компенсации вручить его семье, члены которой (кажется, сын и брат) входят в наш состав, какую-то сумму денег? Да… конечно, но ведь не деньгами оплачивается жизнь.
Около лагеря, под деревьями, мы соорудили немудреный костер и кремировали тело. Ужасное, хватающее за душу зрелище. Уже ранее, во время подходов к Жанну, я присутствовал на подобной церемонии: кремировали женщину в какой-то деревне. Но я был лишь зрителем, а не участником. Наш наик Септен, выполняя обязанности ламы, читает ритуальные молитвы, расхваливает покойного, чтобы боги подготовили перевоплощение медленно сгорающего тела. Здесь же, среди шерпов и носильщиков, стоят сын и брат. Лица серьезные, но без слез и чрезмерного проявления горя. Счастливые верующие, черпающие спокойствие в уверенности, что смерть—это лишь переход к новой жизни, к ряду новых жизней через перевоплощение. Тхара, наш офицер связи, широко улыбается: «Хорошо, обряд был великолепным, и его новая жизнь будет прекрасной».
Для нас же продолжается прежняя жизнь. Этапы следуют за этапами, а упрямый зимний снег не хочет, прекращаться. Меня преследуют воспоминания детства, картинки учебника истории, снега России, Березина, гренадеры, которые спят, прижавшись к трупам убитых лошадей…
В Пематане мы получаем первую корреспонденцию, доставленную в форсированном темпе из Биратнагара нашими доблестными «почтовыми скороходами» Сунной и Саркиманом. Узнаем новости, трагическую эпопею Демезона на Гранд-Жорас, читаем письма близких, друзей… Добрались до Ямле. Задерживаемся на Два дня в каждом лагере, чтобы носильщики могли выполнить второй «челнок».
Рибу—последний этап перед Базовым лагерем. Палатки стоят на лужайке. Эти деревья, мы знаем, последние.
Мир, в котором нам придется теперь жить долгие недели,— это мир скал, льда и снега, враждебный черно-белый или красно-белый мир. Мы забудем зеленый цвет, травинку и листочки. Горизонт всегда будет закрыт грозными, подавляющими вершинами, обступившими нас со всех сторон: 6000, 7000, Барунгзе, Пирамида, Тутзе, пик 3, пик 4… Их столько, что даже названий не хватает, просто номера. Однако какие изумительные цели для альпинистов!
Если бы не долгие, трудоемкие подходы, какая великолепная арена для молодого поколения! Острые гребни, с которых ветер сдувает радужные флаги, вертикальные ледяные стены с желобами в виде гигантских органных труб, целая геометрия света в блеске вновь наступившей хорошей погоды.
Моска и Гийо в сопровождении двух шерпов и нескольких носильщиков уходят на разведку, захватив бивачное снаряжение. Задача их—добраться до площадки будущего Базового лагеря и начать уплотнять снег для установки палаток. Я знаю, что участок длинный, но все же прошу после прибытия на место немедленно отослать носильщиков и шерпов. Пора кончать с этими подходами, и для переноски снаряжения нужен максимум людей.
Мы комплектуем тюки по мере их прибытия. Сеньёр со своим шерпом срубают несколько деревьев попрочнее для хижины, которую мы собираемся построить в Базовом лагере. Жакоб и Гийо проводят систематические испытания УКВ раций. Все по очереди тщательно моются в ручье, протекающем через лужайку. Какое наслаждение—избавиться от грязи, накопленной за много дней! Ведь в снегах перевала Барун у нас были другие заботы. Разрядка, созерцательное настроение, блаженная лень. Я долго разглядываю в бинокль пещеру, указанную моим шерпом Анг Тембой. Она виднеется в вертикальной стене очень высоко над лагерем. У входа на деревянном древке развевается молитвенный флаг. Какой отшельник жил наверху, на этом невероятном насесте? Пятидесятиметровая стена, отделяющая грот от подножия, не представляет, конечно, непреодолимого препятствия для хорошего альпиниста, но местные жители очень слабые скалолазы. Может быть, тогда, в незапамятные времена, когда льды Баруна доходили до верха, там жил какой-нибудь пастух? Ибо молитвенный флаг в лохмотьях, видимо, висит очень давно. Я был бы не прочь выяснить это дело на месте, но над стеной висячий ледник все время плюется ледяными глыбами. Мы никогда не раскроем тайну.
Оба журналиста, Лекампион и Мок, постепенно возвращаются к жизни. Они никак не ожидали, что подходы потребуют таких усилий. Особенно тяжко пришлось Моку, физическое состояние которого при выходе из Катманду было далеко не блестящим. Они доблестно боролись, а это было совсем нелегко для людей, впервые встречающихся с горами и высотой. Я никогда не забуду мучения Мока при подъеме на Барун. На каждом этапе он приходил последним, намного позже всех, падал в изнеможении, но всегда сохранял улыбку. Они хотели писать очерк о носильщиках и шерпах. Ну что же, материала, видимо, хватит!
Оба шерпа и носильщики Гийо и Моска возвращаются в лагерь глубокой ночью (они шли безостановочно около тринадцати часов) и ошеломляют нас неожиданной новостью: на месте Базового лагеря снега нет. Вот это приятно! Как это может быть на 4900 м, на высоте, где Монблан прячет в облаках свою вершину? По-видимому, в этом районе свой микроклимат благодаря барьеру, воздвигнутому предвершинами перевала Барун. Зимние облака ударяются об это препятствие и, не будучи в состоянии его преодолеть, «откладывают» там снег или дождь. Постоянен ли этот микроклимат или меняется по сезонам? Пощадят ли бури и плохая погода высоту, где мы, проведем долгое время?
Не будем загадывать.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32