Робер Параго, Яник Сеньер. Макалу. Западное ребро

Долгий путь


День за днем… Долгий марш. Монотонны дни подходов, нить которых моему хаотическому рассудку трудно уловить. Я пережил уже так много подобных этапов, ведущих такими же дорогами к таким же далеким целям, я прочел уже так много одинаковых рассказов, что мне трудно отличить, где давнишние воспоминания и где свежие впечатления. На сером фоне затуманенных дней выделяются, однако, некоторые образы, резко отличающиеся красками, звуками, запахами: новобрачная на мосту Нум, орхидеи в Секедине. Настойчивый запах дыма, проникающий в палатку,—это погребальный костер под перевалом Барун. Гортанные голоса шерпов, голос Жоржа, нет, Франсуа… Где я? В Базовом лагере или в Седоа? Далекие шумы… Бушующие воды Аруна? Нет, это ветер на гребне морены. Господи! Как болит голова!

Настоящая армия, пятьсот мужчин и женщин, растянулась по трассе. Длинная пестрая змея с белым позвоночником: кепки! Люсьен все снимает и изрыгает проклятия, ибо белые рекламные кепки, неизменно появляющиеся в его видоискателе… странный местный колорит!

Первый день марша приводит всех в хорошее настроение. Наконец мы двигаемся! Хватит суетиться на месте, мы идем! Каждый, как ему нравится. Сеньёр, Жакоб, Мелле—спринтеры. Жорж Пайо и я — мы предпочитаем неторопливый прогулочный шаг, сопровождаемый беседой на различные темы. Например, о его прошлогодней экспедиции на Моди пик в массиве Аннапурны. Его переживания сходны с моими. Ему нравятся, как и мне, банианы, о которых я чуть было не позабыл, буйволы, запряженные в старинную деревянную соху (где вы, многолемешные плуги родного края?), птицы с ярким оперением, крашеные дома, резные деревянные оконные рамы и дым, просачивающийся сквозь соломенную крышу. Такой знакомый и на каждом шагу вновь открываемый Непал.

Свинцовое солнце. Вдали, над перевалом Барун, тяжелые тучи закрывают горизонт. Наверху сейчас, надо думать, невесело. Жара. Под тяжестью своих тюков, переносимых на непальский манер, с помощью бамбуковой плетеной лямки, надетой на лоб, носильщики исходят потом. Сагибы, впрочем, тоже, хотя они несут по 30 кг. В рюкзаке зубная щетка, кусок мыла, полотенце часто—фотоаппарат. Вы правы, ребята! Не утомляйтесь зря берегите себя. Еще будет время продемонстрировать вашу готовность, когда придется поднимать грузы по Ребру.

Да! Я забыл про зонтик. Зонтик? Видели когда-нибудь восходителя с таким предметом? Однако в Непале он необходим. Для защиты от дождя—естественно, от солнца—также, но главное… от пиявок, которые в пору муссона кишмя кишат в лесах на высотах от 2000 до 3000 метров. Если еще можно как-то пытаться избежать тех, которые ползают по земле, то очень трудно идти, задравши кверху нос, ожидая атаки с неба. Между тем пиявки сидят на листьях деревьев, ожидая прохода человека или какого-либо животного, и деликатно планируют на свою добычу. Отсюда — польза зонтика.

Как колесо жизни и смерти, развертывается вереница этапов.

Кхандбари. День выборов, масса народа. Список избирателей в единственном экземпляре приколот на дереве на центральной площади. Четыре воткнутых в землю бамбука обернуты холстиной—кабина для голосования. Проход нашего каравана несколько нарушает выполнение общественного долга этими славными людьми. Пангма-Бодхебас. Высота уже 1800 м. На вершине крутого подъема предприимчивый коммерсант организовал подобие буфета, где за несколько мелких монет можно утолить жажду стаканом чаю — национального напитка. Несколько монет… но, когда путник помножен на пятьсот, становится понятной довольная мина бизнесмена. Дханргаон. Начинается дождь. Люсьен крутит камеру под защитой зонтика в руках «ассистента»—маленького носильщика лет десяти, которому он и доверил рюкзак с кинокамерой. Мальчишка не покидает своего сагиба ни на шаг, останавливается вместе с ним, немедленно протягивает камеру при первом требовании. Поразительный подвиг— Люсьен ухитрился приучить его к умыванию! Еще сюрприз—ребенок, оказывается, уже женат, и его жена, лет на десять старше его, также участвует в нашем караване, бодро неся тридцатикилограммовый ящик. Тенсинг Шерпа (таково его имя) скоро станет любимцем экспедиции.

Но вот первое настоящее препятствие на нашем долгом пути. Нет, не Арун, мутные воды которого бешено мчатся прямо с гималайских ледников, а перекинутый через него мост. При первом же взгляде я хорошо понимаю почтительный страх носильщиков, молитвенные флаги, развевающиеся на каждой стороне, и то значение, которое придает во всех экспедиционных рассказах знаменитым «мостам из лиан» Жан Франко, который, повествуя об экспедиции 1955 г., привел описание моста Нум. Описание настолько точное в своей драматической краткости, что я, никогда ранее не видевший его, узнаю немедленно. Он сделан не из лиан, а из бамбуковых плетеных веревок, служащих одновременно несущими тросами и поручнями. Переплетение ветвей, бывших когда-то гибкими, но к старости ставшими ломкими, поддерживает настил моста. Настил, пожалуй, слишком громкое название для обозначения узкой полоски из кругляков, по которой нужно двигаться шаг за шагом, раскинув руки, как эквилибрист на проволоке. Пролет—восемьдесят метров на высоте двадцать метров над бушующими водами. Для полного комплекта— оглушительный грохот, заполняющий ущелье.

Вся вторая половина дня уходит на укрепление этой хрупкой конструкции. Я посылаю нескольких шерпов за толстыми ветвями, чтобы заткнуть дыры в настиле. А главное—мы усиливаем несущие тросы альпинистскими веревками. Сто метров нейлонового каната яркого красного цвета — настоящее сокровище, на которое носильщики искоса поглядывают с таким явным вожделением, что я тут же ставлю двух шерпов на охрану. Если не принять мер предосторожности, на сцену немедленно выплывут кукри—громадные кинжалы, служащие здешним горцам как оружием, так и инструментом.

Переход начинается. Захватывающее зрелище, которое протянется два дня, так как не может быть и речи о том, чтобы пустить одновременно более трех человек по этому полусгнившему мосту. Носильщики так торопятся быстрее покончить с этим страшным испытанием, что толкаются и толпятся у входа, не снимая даже свой груз во время ожидания. Страх написан на лицах, заметен в напряжении тел, так же как у горнолыжников на соревновании, когда раздается долгожданное «пошел!..». Неясный шум повторяемых вполголоса молитв теряется в грохоте потока. «Ом мани падме ом» («Драгоценность—в цветке лотоса»).

У некоторых страх столь велик, что они Отказываются переходить мост с грузом, и возникает любопытная торговля. Наиболее смелые за соответствующую мзду, естественно, переносят тюки трусливых, которые следуют «вхолостую». Так как нужно возвращаться за своим грузом, а переход вынужденно односторонний, нам приходится иногда останавливать шествие, чтобы их пропускать. К счастью, благодаря УКВ раций сагибы могут переговариваться, несмотря на грохот потока, и вносить какое-то подобие дисциплины в эти передвижения.

Между прочим, мы не одни собираемся воспользоваться мостом. На другом берегу появляется довольно значительная группа человек двадцать по крайней мере, белые одежды, яркие краски… «Свадьба!»—сообщает рация. Дежурный шерп останавливает движение. Сидя на крепких плечах, розовое облачко плывет над рекой, приближается, превращается в прелестную новобрачную. Закутанное в ярко-розовый воздушный муслин дитя, ухватившись что есть силы за своего носильщика, закрывает глаза. Затем следует муж, тоже ребенок. Далее оркестр, трубы, цимбалы, тамбурины. Замечательное зрелище, при виде которого я забываю на минуту таящуюся во мне со вчерашнего вечера тревогу. Я искренно считал, что экспедиция, неизвестно насколько времени, будет разделена па две части неизбежным внезапным крушением этого несчастного моста. Без всякого предупреждения с ужасным треском сломалась на правом берегу одна из двух деревянных вилок, к которым прикреплялись несущие плетеные веревки. Слишком сухая, без сомнения, слишком старая. Сломавшись, она тем не менее еще держалась, будучи прикрепленной к деревьям, к большим камням с помощью целой сети лиан в виде паутины. Вступившие на мост носильщики ускорили шаг. Сагибы бросились, чтобы удержать мост руками. Так как о разборе моста для замены вилки не могло быть и речи, последнюю укрепили по мере возможности шнурами. Выдержит ли оставшаяся вилка до конца?

Она выдержала. За два дня наша армия закончила переход. Снимая по пути веревки, которые Пайо, Мелле и Сеньёр собирали на том берегу, я замыкал шествие, стараясь не смотреть на порванные веревки и сквозь дыры в настиле на стремительный бег мутных вод. Как быть при возвращении? Увидим…

Алаулинг. Идет дождь. Седоа. Последнее селение долины Аруна, последний возможный пункт снабжения. Скорее даже не селение, а просто хижины, разбросанные по полям, ступенчато поднимающимся по склонам горы. Край света, где мы покидаем (надолго ли?) землю людей. Суровая земля, суровые люди. Здесь мы оставляем некоторых носильщиков, слишком пристрастившихся к чангу (рисовой водке), а взамен их нанимаем несколько здоровенных парней.

Бунгин. Сильный дождь, начавшийся с утра, уступил место граду. Тропа превращается в трясину, и носильщики в своих несчастных туфлях скользят на каждом шагу. Выше, где-то около 2500 м, гребни под черными тучами покрыты снегом. Что же будет на перевале Барун, на 4200 метров? Не могу отделаться от тревоги. Все тот же Бунгин, день, два, три, нескончаемый дождь и проблемы стратегии, ежедневная обязанность начальника экспедиции, от которой он никогда не может быть избавлен (хорошо еще, что ему помогает Панама). Дождь, снег, носильщики, грозящие все бросить; этот тип, который втихую старается их убедить не соглашаться меньше чем за двадцать рупий в день… Десять рупий, нет, двадцать… Шантаж, бесконечные споры. Было ли это 3, 4, 5 марта? Начинаю забывать. Уже не дождь, а ливень, в ста пятидесяти метрах выше палаток идет снег. Ничто не может удержать носильщиков, которые решили нас покинуть, даже премия, которую Пари окрестил «королевским бакшишем», и нам приходится рассчитать более двухсот пятидесяти человек.

Снова Бунгин? Нет, на этот раз Секедин. Видно, головная боль перепутала мысли. Нужно будет попозже, когда станет легче, проверить даты и селения по путевому журналу. Вот что нас теперь не покидает ни на минуту и не покинет еще долго, так это снег.

Сеньёр, Мелле, Берардини и Жаже, ушедшие на разведку, возвращаются. В течение трех часов они пробивали путь в снегу глубиной полтора метра, пыхтели, выбивались из сил, проклинали скрытую под снегом растительность, расставившую под ногами бесчисленные капканы в виде веток или кустов. Они добрались примерно до 3000 м и вынуждены были отказаться от выхода на гребень, где мы собирались установить следующий лагерь. Двое шерпов, Нгати и Дава Тхондуп, участники прошлогодней японской экспедиции, утверждают с полной ответственностью: снега в этом году гораздо больше. А между прочим, я читал отчет об этой экспедиции и знаю, какие трудности ей пришлось преодолеть при переходе через перевал Барун. При спуске пришлось навешивать перила, и в конце концов она запоздала по сравнению с графиком на восемь дней.

А мы, насколько же мы опоздаем? Я знаю, конечно, что сезон только начался. Но мы еще далеки от Базового лагеря. Мы располагаем лишь 177 носильщиками на 462 тюка. Придется реорганизовать наш транспорт, осуществлять непредусмотренные планом «челночные» операции, и пайков типа «Долина» может не хватить. Конечно, мы предвидели подобные неприятности; у нас еще довольно много продуктов, не упакованных в нормальные пайки: мясные и рыбные консервы, рис, макаронные изделия, овощи, сухари и т. д. (мы их называем «продукты навалом») . Но ведь экспедиция только начинается.

Три дня мы не снимаем лагерь на лужайке в Секедине, на границе снега. Носильщики ходят «челноками» по направлению к гребню, ведущему на перевал. Для облегчения этапа примерно в часе ходьбы от лагеря организован промежуточный склад. Погода все такая же мерзкая. Снег падает безостановочно, холодный наверху, на склонах, тающий на палатках. Мы купаемся в ледяной пронизывающей сырости. Снег, грузы, холод… Деморализованные носильщики пытаются соорудить на ночь подобие шалашей из брезентовых полотнищ, которые мы им дали. Но они столь неловки, что нам приходится им помогать, чтобы обеспечить всех какой-то защитой. Дров, к счастью, хватает, и непрерывно горящие костры помогают всем сушиться.

Среди этой угнетающей «серости» некоторые менее серые часы немного скрашивают жизнь. На лужайке, окруженной высокими деревьями, мирно царствует як с могучими рогами. Франсуа Гийо, наш марселец, вспоминая родной Прованс, решает поиграть в тореро и неожиданно оказывается сконфуженным, лежащим на спине, запутавшись в растяжках палатки, потому что торо просто опустил голову. А товарищи смеются над его злоключением. Пойдем со мной, Франсуа, за цветами, они не такие страшные.

Цветы? Да, драгоценные цветы. Под лучами солнца, выглянувшего в неожиданном просвете, они сами похожи на желтые солнца — орхидеи. Настоящие орхидеи. Роскошные кисти с тонким запахом ванили, они заполонили все кругом, забравшись иногда очень высоко на сгнившие стволы деревьев. Последние покрыты таким толстым слоем мха, что мне приходится проделывать в нем ступени, чтобы добраться до цветов. Я истинно наслаждаюсь! К сожалению, эти сказочные цветы столь же недолговечны, как и прекрасны, и собранный нами колоссальный букет лишь один вечер украшает общий стол. По крайней мере они будут жить в нашей памяти, и для нас этот лагерь навсегда останется «лагерем орхидей».

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32

Оставить комментарий