Опубликовано в Лицом к лицу с проблемой
Ну вот мы и одни с нашим Макалу: одиннадцать сагибов, восемнадцать шерпов под началом сирдара. По мере того как носильщики приходят из Рибу, с ними рассчитываются и расстаются. Через три дня останутся лишь три носильщика из Соло Кхумбу, более или менее снаряженные. Кормить мы их будем за счет долинных рационов. Они помогут нам в высотных забросках, по крайней мере до лагеря I (трудности на этом участке невелики), а также обеспечат снабжение из долины Седоа местными продуктами питания, в частности рисом.
Одиннадцать сагибов, которым Ребро уже преподало урок скромности и которые тем не менее торопятся его штурмовать. Противоречие? Ничуть, только на первый взгляд. Когда о цели Рассуждаешь во Франции, сидя со стаканом вина в кабачке, когда ее рассматриваешь на фотоснимках, всегда склонен ее недооценивать. Чрезмерный оптимизм! «Я смогу сделать так, мы сможем сделать эдак, приступим к этому делу таким образом…» Ребро только что напомнило нам одним своим присутствием, что оно здесь, в своем царственном уединении, в своем величии, готовое защищаться. И каждый из нас инстинктивно почувствовал свое ничтожество. Каждый подумал: «Да, это не подарочек! Придется вкалывать вовсю, и, учитывая высоту, это возьмет уйму времени, намного больше, может быть, чем мы себе представляли». Поэтому каждый хочет идти в атаку немедленно, чтобы поставить все точки над «i».
Таким образом, не дожидаясь, пока все Грузы прибудут в Базовый лагерь, Сеньёр и Гийо с двумя шерпами уходят разведать место для организации лагеря I, то самое место, где в 1955 г. Франко установил свой лагерь I, на хорошо заметном контрфорсе за ледником, на высоте 5300 м. На следующий день в этот лагерь уходят Жакоб и Мелле с шерпами и первыми грузами. И пока происходит этот первый разбег экспедиции, Базовый лагерь постепенно превращается в стартовую площадку для начинающегося штурма.
Каждый посвящает себя выпавшей на его долю работе: один занимается штурмовым снаряжением, другой налаживает гетры, что требует порой немыслимой ловкости, третий, проверяющий ящики с продуктами, оглашает окрестности впечатляющей руганью, обнаружив исчезновение двадцати высотных рационов (по четыре человеко-дня). Что касается меня, то, больной и измученный после бессонной ночи (высота что ли сказывается?), и отпускаю Сеньёра и Берардини со всеми шерпами в лагерь I. На работу меня что-то не тянет, и, чтобы спрятаться от ветра, несущего первые снежинки (мы уже начали его забывать, этот снег!), я забираюсь в хижину.
У нее внушительный вид, у этой хижины, в мягком свете, проникающем через полупрозрачные полотнища. Одновременно гостиная, библиотека, продуктовый склад, базар или универмаг (на выбор).
Вокруг сколоченного из ящиков из-под кислородных баллонов стола стоят раскладные стулья, такие удобные, комфортабельные. Как приятно, сидя на них, завтракать или перекинуться в картишки. Дежурная УКВ рация уже установлена, так же как и газовые баллоны для освещения. Вдоль хорошо законопаченных стен устроены каменно-земляные сиденья, покрытые досками от ящиков. Сами ящики превращены в стеллажи, ломящиеся от самых разнообразных запасов.
На этих полках можно найти абсолютно все. Сверхкомплектный ящик с инструментами—настоящая слесарня: гвозди, проволока, пилы по дереву, по металлу, клей, молнии, швейные принадлежности, рубанки, зубила, дрель, парикмахерский инструмент и бог знает что еще… А потом продукты питания, материального и духовного, бакалея и библиотека.
В бакалее самая удивительная гамма продуктов всех видов — банках, в пластмассовых мешках, классические сардины и сыр, дюжины колбас, соусы, дразнящие аппетит и доставляющие наслаждение утонченным гурманам на любой вкус, в зависимости от времени, от индивидуальных капризов и от физического состояния в данный момент. Разнообразие в пище имеет большое значение для альпиниста-высотника, но еще важнее оно для француза, наиболее привередливого и требовательного в отношении качества. Когда кто-нибудь голоден, ему стоит зайти сюда и взять, что захочется. Все здесь в распоряжении всех, включая бутылки с ромом или коньяком, к которым наш офицер связи частенько наносит визиты. Что касается свежего мяса, оно свободно гуляет по лагерю: петух, три курицы и две козы, спасшиеся от снегов Баруна.
B библиотеке собраны книги, которые по моей просьбе каждый взял с собой. По десять книг, говорил я им, главным образом детективы. Я по собственному опыту знаю, что, когда в серьезной экспедиционной библиотеке есть хоть один детектив, именно он всеми читается и перечитывается, так как никто не хочет перегружать свои мозги серьезной литературой. Каждый, если захочет, может читать хоть каждый день сидя, как у себя дома, перед очагом. О! Конечно, чтобы поддержать огонь в этом очаге у нас есть лишь зеленая травка и корни, за которыми шерпани ходят ежедневно, порой далеко от лагеря, и которые дают больше дыма, чем огня. И тем не менее он здесь, этот очаг, со своим символическим теплом, и это главное…
Шерпани… Скромные, мужественные женщины, они проявили себя во время походов столь же доблестно, как и наиболее сильные носильщики. Шерпы с согласия сирдара и офицера настаивали на том, чтобы две шерпани остались с ними. В качестве доводов приводились родственные связи, помощь, которую они принесут на кухне. Да, конечно, прислуга на все и еще на кое-что… Помня, что Франко в 1955 г. дал решительный отказ, я долго колебался, спрашивая себя: не вызовет ли присутствие женщин соперничество и ссоры между мужчинами, не станет ли кто-нибудь из шерпов, находясь в одном из верхних лагерей, ломать комедию, притворяясь больным, чтобы поскорее вернуться в Базовый лагерь? Наконец скрепя сердце, считая, что присутствие этих женщин может оказаться психологическим козырем, я уступил. Был ли я прав или нет? Будущее покажет.
Шерпани… Задача среди тысяч задач, возникающих непрерывно перед начальником экспедиции, решение которых товарищи совсем не стремятся у него оспаривать. Может быть, эта задача и небольшая, но ведь самые малые задачи не менее других вызывают раздражение. А когда эти задачи более психологического, чем материального, порядка, они приобретают порой в зависимости от физического состояния в данный момент, от простого переутомления, в периоды вынужденного бездействия совершенно несоразмерное значение.
Конечно, неприятной привилегией руководителя экспедиции является постоянная, с первого и до последнего дня, забота о вещах и наиболее тяжкая—забота о людях. Когда я был членом экспедиции, я никогда не заботился о том, что думает начальник экспедиции. Это было не мое дело. Лично я принимал все рискованные ситуации и чувствовал себя достаточно сильным, чтобы их преодолеть. Вопрос, если таковой возникал, был моим внутренним делом. Даже мой товарищ по связке мог думать о чем хотел. Когда ты абсолютно уверен в себе, легко жить, отрешиться от забот, быть спокойным духом. Быть эгоистично одиноким.
Но быть ответственным за экспедицию — это значит ставить себя на место каждого из товарищей. Ты рассуждаешь за него, и ты всегда в тревоге. Не будет ли этот чрезмерно рисковать, не сдаст ли тот физически или морально, не демобилизуется ли? Эти люди (от которых я потребую идти до предела своих возможностей, даже перейти за этот предел)… Не ошибся ли я в их оценке? Я уверен, что перед Лионелем, руководителем экспедиции на Жанну, вставали те же проблемы, уверен, что он рассуждал так же, как я рассуждаю сейчас. И я понимаю теперь, почему он не всегда был в хорошей форме. Я ставлю себе вопрос: потому ли я озабочен, что я не в форме, или же потому я не в форме, что озабочен?
Тем временем продолжается будничная жизнь, нацеленная на единственную задачу—преодолеть Западное ребро. Всем шерпам выданы одежда и снаряжение. Мы обучаем их премудростям работы с жюмарами и веревкой. Убеждаюсь, что некоторые из них исключительно способны, и с радостью думаю о той пользе, которую они смогут принести наверху, когда по-настоящему будет трудно.
На леднике группы двигаются непрерывными «челноками» между Базовым лагерем и лагерем I. Люди идут, тяжело нагруженные, безразличные к безрадостному каменному окружению: камни, камни, камни, осыпающиеся под ногами, камни, порой настолько острые, что мы всех восходителей снабдили кожаными рукавицами (идея Жоржа Пайо), так как любая царапина превращается здесь в долго не заживающую рану.
Сами сагибы не протестуют против переноски грузов, иногда более тяжелых, чем у шерпов. Приходится даже порой придерживать чрезмерный энтузиазм. Например, Жан-Поль Пари. у него пошаливает позвонок, и тем не менее он упрямо таскает колоссальные рюкзаки. «Стой, Панама! Это совершенно ни к чему! Не насилуй себя…» Но я не жалуюсь. Предпочитаю избы- . ток энтузиазма слишком осторожной экономии сил.
Информация о ходе продвижения доходит до нас регулярно либо от возвращающихся на базу восходителей, либо по радиосвязи.
В лагере I сильный ветер. Большая палатка для шерпов, оставленная по неосторожности открытой, была повалена и более чем наполовину разорвана.
Приятные и веселые парни, эти шерпы, но по самой своей природе несклонные к аккуратности. Это одна из черт их характера. Свидетельством является одежда, которую мы им дали в Базовом лагере (именно дали, так как она теперь им принадлежит). Желтые анараки, ярко-красные брюки, серые пуловеры, словом, одежда люкс! Получили они ее утром. А к вечеру того же дня можно было подумать, что эту одежду таскали полгода в кухонном жире и саже. А разрушенная палатка? Вы думаете, что хоть кто-нибудь из них поднялся, чтобы ее установить? Они преспокойно остались лежать под разорванной парусиной и сломанными стойкам, смеясь и перебрасываясь шутками, несмотря на шквалы ветра со снегом… А снег теперь падает каждый вечер. Несильные, правда, снегопады, но их регулярность начинает меня тревожить.
Я хочу лично удостовериться, как выглядит подъем к лагерю I, а может быть, и дальше, к лагерю II (мне ведь тоже больше хочется действовать, чем размышлять). Лагерь II, который мы собираемся превратить в передовую базу, расположен на высоте 5900 м, у самого подножия первого Близнеца. И это дает мне возможность улучшить мое знание психологии альпиниста в Гималаях.
Итак, я отправляюсь в лагерь I в сопровождении Жака Маршаля. Мы знаем, что где-то на бесконечной морене приходится траверсировать склон, по которому постоянно летят камни— здоровенные «чемоданы». Я в несколько лучшей форме, чем наш «Док», и вскоре он от меня отстает. Я вынужден его дожидаться, так как знаю, как деморализует одиночество, в особенности когда тебе приходится тяжело. Поэтому я могу не торопиться, могу любоваться природой. Отдыхая после опасной зоны, которую я пересек с максимальной скоростью, я посматриваю на Маршаля, который теперь, ее проходит. Он находится как раз в середине траверса, когда начинается «артиллерийская стрельба». Устав, он совершенно не в состоянии не только бежать, по даже просто ускорить шаг. Я нахожусь в безопасности, по ничем не могу ему помочь и лишь содрогаюсь от ужаса, от невероятного ужаса. А он, стоя среди летящих камней, мечтает о том, чтобы «снаряды» прошли выше его или сбоку. К чему делать шаг вперед или назад? Это ничего не изменит! И Маршаль ждет с философским спокойствием. Философским, именно так? В таких экспедициях, встречаясь с некоторыми опасностями, приходишь к фатализму, который не испытываешь во время восхождений в Альпах. Потому что понимаешь, что ты бессилен, потому что ты слишком мал в этом мире, слишком грандиозном для тебя. В Альпах лавиноопасный кулуар вы пересекаете бегом. В Гималаях высота вам запрещает бежать. И тогда, поскольку траверсировать все равно ведь надо, вы идете на риск.
«Артиллеристы» не попали в Маршаля, хотя «снарядов» было предостаточно. Ледник Барун—это колоссальный слой камней, полностью закрывающий лед, камней, без конца обваливающихся в облаках пыли, которую ветер бросает вам в лицо. Мрачная картина.
Дни следуют за днями, «челноки» за «челноками». Вечное движение туда-сюда. Лагерь II теперь солидно установлен на возвышении у подножия первого Близнеца. Настоящий наблюдательный пункт, с которого виден фантастический пейзаж толпы вершин с головокружительными стенами, защищенный, однако, от основного ветра, дующего с Эвереста. Поскольку этот лагерь должен стать нашей передовой базой, мы стараемся его сделать наиболее комфортабельным. На выложенных камнями площадках установлены долинные палатки, более высокие и менее тесные, чем высотные, палатки шерпов и палатка-столовая, которая будет играть здесь ту же роль, что и хижина в Базовом лагере: раскладные столы, стулья, стеллажи, колбасы, подвешенные ко всем стойкам. Потрясающий склад провизии и различных материалов. По крайней мере пять или шесть тонн!
Март подходит к концу, и муравьи продолжают свою медленную процессию по гребню Близнецов. Первые перила повесили Гийо и Моска, затем продолжили я и Пайо—всего более 800 м. Я доволен: спортивная форма возвращается, я восстанавливаю силы. Доволен я также нашим продвижением, сравнительно быстрым, даже слишком быстрым, раз тылы не поспевают и начинает не хватать высотных рационов. Но погода хорошая, и надо этим пользоваться.
За мартом следует апрель, за солнцем — снег. Я вновь спустился в Базовый лагерь, чтобы активизировать снабжение.
Пайо, Сеньёр и Берардини высмотрели место для следующего третьего лагеря. Это площадка на северной стороне Ребра на высоте 6400 м, защищенная, как они считают, от ветра.
Несмотря на неважную погоду, я был бы вполне доволен, если бы не беспокоило состояние Жакоба. Уже несколько дней у всех болит горло, все пичкают себя лекарствами. Жакоб подхватил такую жестокую ангину, что Маршаль, возвратившийся со мной на базу, вынужден был дать ему сильную дозу антибиотиков. Таким образом минимум на пять дней Жакоб вышел из строя.
2 апреля. Пришла почта. Падает снег. Пари и Жаже установили палатку-хижину в лагере III, но площадка продувается насквозь, а 1 апреля сыграло с ними злую шутку: на высоте 6400м дыхания не хватает, чтобы надуть матрасы, а насос они забыли!
3 апреля. Жакоб по-прежнему болен. Пари и Жаже при ветре более 100 км/час провели в лагере III ужасную ночь. Палатка, к счастью, прекрасно выдержала. Вскоре после полудня я увидел их в бинокль на гребне Близнецов у подножия первых скал.
4 апреля. Знакомые звуки «плаф-плаф» лопастей вертолета вытащили меня из спального мешка в 8 часов. Бернар Сеги привез нам неожиданных гостей: М. Рана, высокопоставленная непальская персона, Анри де Сегонь и Морис Эрцог. Наши два друга участвуют в экскурсии по Индии и Гималаям по случаю двадцатой годовщины восхождения на Аннапурну. Они привезли нам из Катманду почту, табак, овощи, свежее мясо, несколько бутылок хорошего вина. Добро пожаловать таким дарам! Однако радость от встречи с друзьями совсем иного порядка. Мы можем оценить все очарование этой встречи в сердце Гималаев трех руководителей национальных экспедиций: Сегонь—Хидден-пик, 1936, первая французская экспедиция в Гималаях; Эрцог—Аннапурна, 1950, первый восьмитысячник; Параго—Макалу, Западное ребро, 1971.
B 10 часов вертолет покидает наш лагерь, разрушая хрупкую связь, на мгновение соединившую нас с внешним миром.
Последующие дни, как и раньше, мы перегружены заботами. Мне следовало бы безоговорочно радоваться, зная, что гребень Близнецов полностью и окончательно обработан. Два километра перил навешены между 6000 и 6500 м. Однако погода с каждым Днем становится все хуже. Серьезно беспокоит меня, кроме того, общее состояние здоровья участников экспедиции. Речь идет не только о Жакобе, который по-прежнему плохо себя чувствует, но и о товарищах наверху, о которых радио не сообщает мне ничего утешительного. Сеньёр спустился в лагерь I. У него тоже ангина. Маршаль просит меня подняться в лагерь I со шприцами и пенициллином, чтобы сделать Сеньёру уколы. Что я и делаю, причем так, что Сеньёр ничего не почувствовал. Я начинаю думать, что у меня гениальные способности! На следующий день он настолько поправился, что поднимается со мной в лагерь II. Однако с Жакобом дело плохо. По диагнозу Маршаля, у него флегмона, и требуется срочная операция. В лагере III у Франсуа Гийо также страшно болит горло. Так как он свято верит в медицину, то с криком требует немедленных уколов, и Моска приходится впервые в жизни орудовать шприцем. Жакоб, Сеньёр, Гийо… Чья теперь очередь? Я тем более озабочен, что в голову лезут воспоминания о неприятностях, преследовавших нас пять лет тому назад в начале экспедиции на Уаскаран, в Перу. На восьмой день здоровых у нас оставалось лишь трое: Берардини, Сеньёр и я; все остальные были больны и даже тяжело больны. И продолжение экспедиции стояло тогда под угрозой.
7 апреля, 17 часов. На связи Маршаль. «Знаешь, Робер, я говорил тебе, что Жакоба надо оперировать… Так вот, это сделано!» И наш доктор рассказывает: «Мне повезло, что для отдыха сюда спустился Жаже. Он выполнял обязанности анестезиолога. Мы начали с местной анестезии, но я вскоре убедился, что так дело не пойдет. Тогда мы сделали общий наркоз, и как раз, когда я приступил к вскрытию, стол начал разваливаться. Ассистировавший мне Жаже безуспешно старался зажать его между коленями. Он все больше разваливался. Операцию мы закончили на четвереньках».
Я чувствую, как по спине пробегают мурашки.
— Ну и что?
— Да ничего. Полный порядок! Однако о пребывании здесь не может быть и речи. Было бы слишком опасно держать его на высоте.
— Ты настаиваешь, Жак?
— Настаиваю, старина, его необходимо эвакуировать в Катманду.
Вот еще задача! Обсуждать решение Маршаля не приходится. В таких случаях командует не начальник экспедиции, а медицина. Так что я теперь должен послать двух гонцов до Дханкута, где находится первая радиостанция, с посланием, требующим вертолет из Катманду. Это займет по меньшей мере шесть—восемь дней. Лишь бы выдержал Жакоб! Очень боюсь, что для него во всяком случае экспедиция закончена.
Как и каждый вечер, падает снег.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32